сувенир в виде горячительного напитка или сластей, а эта, вот, взяла и подарила кота. И ведь не съехала потом. Одной Даиде известно, что творится в голове у этой женщины… Ну, что случилось, Унир?
Однако, не зная, что сказать из-за неуправляемого вихря мыслей в голове, опустил кота на пол и схватил Ниира за руку, дрожавшим голосом произнеся:
— Не ходи в комнату Саки.
— Унир? — непонимающе вскинул бровь куртизан. Беспокойство в его взгляде переросло в испуг.
— Не ходи! Слышишь?.. Не ходи! Если услышишь или увидишь что-то странное, беги от этого как можно дальше…
— Унир…
— Ты слышишь меня?! — трясясь от страха, истерично вскрикнул на него.
Ниир, помедлив, кивнул, однако глядя на меня с такой опаской… словно я умом тронулся. Не тронешься тут!.. Поискав взглядом животину, не нашел ее. Куда она, Иаду подери, могла деться? Совсем ведь ненадолго глаза отвел.
Ниир продолжал сохранять угрюмое молчание, и я, ощущая на себе его неприятный взгляд, в котором отражалось смятение, еще раз сказал, чтобы тот ни в коем случае не совался в покои Саки, и спустился на первый этаж.
Там, неподалеку от входа в заведение, сидела на полу Йой, обняв колени и грустно смотря перед собой. За стойкой никого не было, да и в прихожей на тот момент присутствовали только я да работница.
— Йой, — помедлив, неуверенно окликнул ее. Нужно было сказать ей. Она имела право знать.
Девушка слегка вздрогнула и обернулась, удивленно посмотрев на меня.
— Унир… куда ты ходил?..
Однако сказать данное было намного тяжелее, чем прокрутить в голове несколько раз. Во рту пересохло, а сердце забилось сильнее. Почему мне сделалось так же страшно, как если бы вновь очутился в одной комнате с трупом Саки?..
— Йой… — выдавил из себя и поджал губы.
— Унир?..
— Я нашел… кому принадлежит кровь на халате и ноже Энки.
Йой, встрепенувшись и нахмурившись, подскочила и быстро прошагала ко мне.
— Кто-то пострадал?!.. — я молчал, не в силах собраться с мыслями, найти правильные слова. — Унир! Не молчи! — но девушка смотрела на меня с такой мольбой, что вынужден был произнести: — Саки… это кровь Саки. Она мертва.
Между нами повисло тяжелое молчание, а большие и красивые глаза Йой наполнились отчаянием. Заморгав, она отступила от меня, покачав головой, словно не веря услышанному.
— Нет… — ее глаза увлажнились.
— Й… я не знаю, как это в-возможно! — пустился я в никому ненужное словоблудие, желая всеми силами успокоить Йой. — В ее покои не вело никаких кровавых следов, и все… все было тихо… словно… словно все случилось очень тихо, или… или она сама!..
— Замолчи! — вдруг прикрикнула она на меня, и лицо работницы скривилось, словно он боли, а из глаз потекли слезы. — Просто… просто замолчи! Замолчи! Замолчи! Я не хочу этого слышать!
И я замолчал, в растерянности глядя на нее. Йой же, плача, схватилась за голову.
— Это… это ведь не шутка?.. — дрожавшим голосом спросила она. — Не шутка?! — она посмотрела на меня с мольбой, надеясь, что, может, все это сон или… ужасный розыгрыш.
— Я бы никогда не стал шутить так.
— Тогда… тогда… тогда!.. — попыталась работница что-то сказать, но фраза утонула во множестве всхлипов.
Я никогда не умел утешать людей, и в тот момент лишь растерянно смотрел на нее, не зная, что делать. Обнять?.. или… или что?.. Не придумав ничего умнее, я попытался обнять Йой, но девушка отстранила меня, покачав головой.
— Тебе… тебе нужно бежать. Другие начинают… начинают открыто подозревать тебя в колдовстве. Что это ты заколдовал Энки. Он… он сам так кричит… Его сейчас отведут к Уджа, и… и господин будет решать… — поймав на себе мой изумленный и напуганный взгляд, девушка, нахмурившись, шлепнула ладонями по моим плечам. — Иди! — и, достав из внутреннего кармана халата какой-то сложенный лист, вручила его мне.
* * *
И я пошел. Оглянувшись всего лишь раз перед тем, как выйти из здания. Заплаканная Йой смотрела мне вслед грустно, а на лице ее отражалось смятение. Неужели… она тоже начала верить в эту глупость о моей причастности?.. Однако я понимал и уважал ход ее мыслей: мне действительно стоило уйти как можно дальше от борделя, чтобы не злить больше и без того напуганных работников, от гнева которых, может, даже Уджа не сможет спасти… Хотя после произошедшего между нами сегодня, я вообще сомневаюсь, что он теперь мне защитник.
С бумагами, которые дал мне хозяин, пройти контрольный пост рядом с воротами, выходящими в другие районы, было несложно. Только заранее привел себя в порядок: поправил халат, пригладил волосы, стер слезы и попытался сделать как можно более спокойное выражение лица. К счастью, в будке в тот день сидел другой надзиратель, и он не стал задавать никаких лишних вопросов: встреться я со вчерашним, видевшим меня и Рюу, обязательно спросил бы, как я умудрился так быстро сменить должность.
Только после того, как вышел в другой район города, достал из внутреннего кармана лист, который мне вручила Йой и не дала прочитать в борделе, настойчиво выгнав. Это оказался список работников, которые не появились на работе, с адресами их жилищ… Одной проблемой меньше. Эх, ведь еще придется отыскать Рюу: он-то придет за мной в бордель и там не обнаружит, а я сам без понятия, где они с Инуром сейчас живут. Нет, жизнь нисколечко не стала лучше… Все только намного, намного усложнилось.
Интерлюдия. Письмо Саки
За всю свою жизнь мне почти не приходилось писать писем. Не было нужды, наверное. Однако был один любопытный случай, связанный с этим: моя матушка умерла в горячке, когда была еще совсем маленькой, и отец как-то раз сказал, что если напишу ей письмо, то ночью придет небесный посланник и доставит его маме. Что я, девчушка, и сделала. Однако никто не пришел за письмом. Не в ту ночь. Не в следующую. Так я впервые познала разочарование и поняла, что люди склонны ко лжи. Может, поэтому мне разонравилось писать письма.
Священнослужители склоны говорить, что если ты совершаешь много хороших дел, то боги обращают на тебя свой взор и после смерти забирают жить в свою небесную страну. Вот только я не верю в это: после смерти все мы, и хорошие, и плохие, исчезаем, развеиваясь, как дым на ветру. Однако говорить такое — куда болезненнее, чем кормить ложью о возможном счастье в загробной жизни. Да и некоторые, если узнают, начнут, не сдерживаемые более ничем, творить бесчинства. Смешные
